Неточные совпадения
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому
уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье
грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему; и зависть
грызла его, что другие так полно и широко живут, а у него как будто тяжелый камень брошен на
узкой и жалкой тропе его существования.
Его стало
грызть нетерпение, которое, при первом неудачном чертеже, перешло в озлобление. Он стер, опять начал чертить медленно, проводя густые, яркие черты, как будто хотел продавить холст.
Уже то отчаяние, о котором говорил Кирилов, начало сменять озлобление.
Уже не досада меня
грызла, — тайный страх терзал меня, и не один страх я чувствовал… нет, я чувствовал раскаяние, сожаление самое жгучее, любовь — да! самую нежную любовь.
Он не кормит Мамерика, а только отдает ему вылизывать пустые судки и
грызть корки хлеба и
уже два раза успел его больно выдрать без всякой вины.
И тайная вражда к Любке
уже грызла его. Все чаще и чаще приходили ему в голову разные коварные планы освобождения. И иные из них были настолько нечестны, что через несколько часов или на другой день, вспоминая о них, Лихонин внутренне корчился от стыда.
Пока она думала и надеялась, что Вихров ответит ей на ее чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую, то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее
уже остались только маленькая боль и тоска в сердце, как будто бы там что-то такое
грызло и вертело.
Он походил на свою сестру: особенно глаза ее напоминали. Мне было и приятно ему услуживать, и в то же время та же ноющая грусть тихо
грызла мне сердце. «Теперь
уж я точно ребенок, — думал я, — а вчера…» Я вспомнил, где я накануне уронил ножик, и отыскал его. Кадет выпросил его у меня, сорвал толстый стебель зори, [Зоря — растение с толстым, дудчатым стеблем.] вырезал из него дудку и принялся свистать. Отелло посвистал тоже.
— Если меня когда-нибудь ударят, я весь, как нож, воткнусь в человека, — зубами буду
грызть, — пусть
уж сразу добьют!
Может быть, и этого человека
грызла тоска; может быть, его
уже не носили ноги; может быть, его сердце
уже переполнилось тоской одиночества; может быть, его просто томил голод, и он рад бы был куску хлеба, которым мог бы с ним поделиться Лозинский.
Белые редкие брови едва заметны на
узкой полоске лба, от этого прозрачные и круглые рачьи глаза парня, казалось, забегали вперёд вершка на два от его лица; стоя на пороге двери, он вытягивал шею и, оскалив зубы, с мёртвою,
узкой улыбкой смотрел на Палагу, а Матвей, видя его таким, думал, что если отец скажет: «Савка, ешь печку!» — парень осторожно, на цыпочках подойдёт к печке и начнёт
грызть изразцы крупными жёлтыми зубами.
Сначала Маркушка сильно побаивался строгой старухи, которая двигалась по его лачужке с какой-то необыкновенной важностью и
уж совсем не так, как суются по избе оглашенные приисковые бабы. Даже запах росного ладана и восковых свеч, который сопровождал Татьяну Власьевну, — даже этот запах как-то пугал Маркушку, напоминая ему о чем-то великом и неизвестном, что теперь так грозно и неотразимо приближалось к нему. Мысль о будущем начинала точить и
грызть Маркушку, как червь.
— Преследуют, братец, меня эти мерзавцы! — открылся он мне при первом же свидании, — забрались в мою газету, и ничем их оттуда не вытравишь! Зато, брат, как я узнал теперь этих тушканчиков! Клянусь, не хуже самого Перерепенки! Да что пользы в этом! Одного ухватишь — смотришь, ан другой
уж роется где-то и что-то
грызет!
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней…
Тому
уж нет очарований,
Того змея воспоминаний,
Того раскаянье
грызет…
— А такие были молодые люди — хорошие, дружные; придут, бывало, вечером к молодой девушке да сядут с ней у окошечка, начнут вот вдвоем попросту орешки
грызть да рассказывать, что они днем видели, что слышали, — вот так это молодые люди были; а теперь я
уж не знаю, с кого детям и пример брать.
И жадный червь ее
грызет,
грызет, —
Я думаю, тот самый, что когда-то
Терзал Саула; но порой и тот
Имел отраду: арфы звук крылатый,
Как ангела таинственный полет,
В нем воскрешал и слезы и надежды;
И опускались пламенные вежды,
С гармонией сливалася мечта,
И злобный дух бежал, как от креста.
Но этих звуков нет
уж в поднебесной, —
Они исчезли с арфою чудесной…
Уже рассвело и взошло солнце, засверкал кругом снег, а он все стоял поодаль и лаял. Волчата сосали свою мать, пихая ее лавами в тощий живот, а она в это время
грызла лошадиную кость, белую и сухую; ее мучил голод, голова разболелась от собачьего лая, и хотелось ей броситься на непрошенного гостя и разорвать его.
И если наберется наконец, то где
уж геройствовать надломленному и надорванному, где
уж грызть орехи беззубой белке?
Весь в мыле серый аргамак,
Мотает гривою густой,
Бьет землю жилистой ногой,
Грызет с досады
удила,
И пена легкая, бела,
Чиста как первый снег в полях,
С железа падает на прах.
Блеснула шашка. Раз, — и два!
И покатилась голова…
И окровавленной рукою
С земли он приподнял ее.
И острой шашки лезвее
Обтер волнистою косою.
Потом, бездушное чело
Одевши буркою косматой,
Он вышел, и прыгнул в седло.
Послушный конь его, объятый
Внезапно страхом неземным,
Храпит и пенится под ним:
Щетиной грива, — ржет и пышет,
Грызет стальные
удила,
Ни слов, ни повода не слышит,
И мчится в горы как стрела.
Этих псов ведь только науськать надо, а
уж грызть они пойдут сами!
Устинов сознавал, что все это было слишком мелко и чересчур
уже глупо для того, чтоб обратить на подобные проявления серьезное внимание, а между тем новое положение втайне начинало
уже очень больно и горько хватать и
грызть его за сердце.
Опененные губы первого коня показывают, что он
грызет и сжимает железо
удил, но идет мирно и тихо, потому что знает власть и силу узды, но другой конь…
Для Андрея Ивановича начались ужасные дни. «Ты — нищий, тебя держат из милости, и ты должен все терпеть», — эта мысль
грызла его днем и ночью. Его могут бить, могут обижать, — Семидалов за него не заступится; спасибо
уж и на том, что позволяет оставаться в мастерской; Семидалов понимает так же хорошо, как и он сам, что уйти ему некуда.
С левой стороны покойный воинский начальник Мухобоев
удила грызет, пена так мылом на пол и валит.
— Духу нет, как бы вам сказать… форсу такого. Сидит это по целым часам и перо
грызет, и ничего не может. Вот вы и прикиньте: коли на каждую неделю, примерно, хотя по три дня — выйдет
уж двенадцать день прогульных; по нашему с вами расчету, двухсот
уже целковых и не досчитался; а в остальные — тоже могут помехи быть: нездоровье там, что ли, или ехать куда, или гости помешают. Да это еще я про обстоятельного человека говорю… иные и зашибаются, так тут ведь никакого предела нельзя положить…